Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

блядь. блядь. блядь.
да, раз в полгода я бываю охуенно информативным.

@темы: мистер Грюм с утра малость нервный ©

---

книжные итоги за 2010;

Обычно я не пишу рецензий, не ставлю оценки, да и это вряд ли можно к этому отнести, скорее просто "на память"; то, что было прочитано, или перечитано за год, и оставило впечатление; то, к чему стоило бы вернуться.

Ахтунг, много букв!

1. Э. М. Ремарк, в этом году открытый заново, по наводке жены прочитанная «Триумфальная арка», и «Три товарища», которые, что странно, понравились немного больше. Теперь под боком с стопочке лежат «На западном фронте без перемен», «Возвращение», и «Черный обелиск». Кажется, меня затянуло

2. Еще один автор, в этом году открытый по совету Андре - Дина Рубина. Если исключить постоянное упоминание еврейский корней, которое к энному расскажу уже начинают раздражать, - у меня пополнился список любимых авторов. Наверное, просто не стоило читать её залпом)) Настолько яркого и вкусного языка я давно не встречала. Хотя, по правде, изначально мне не повезло, - в руки попал сборник «Цыганка», («Между времен», «Между земель»), явно из последних произведений, который оказался не ахти, зато прочитанные после «Высокая вода венецианцев», «Камера наезжает», «Во вратах твоих», «Последний кабан из лесов Понтеведра», «Я и ты под персиковыми облаками», «Воскресная месса в Толедо» (теперь мне невероятно хочется побродить по испанским улочкам, которые вымощены булыжниками), и Монологи заняли свое место на книжных полках, что бы с периодичностью к ним возвращаться, перелистывать, перечитывать, искать знакомые строки и млеть от непонятной теплоты.

3. От приятного к книжке, которая совершенно случайно попала мне в руки, знаете, эти забавные распродажи книг по 50/60/100 рублей, вся их прелесть в том, что за всем барахлом, там иной раз попадаются действительно стоящий вещи (мне однажды повезло, и несколько книг Лондона были куплены практически за бесценок). Так вот, «Кристоф Рансмайр» - «Последний мир». То, что я отношу к литературе "нового времени", этакая "пост-культура", где литературные произведения базируются на уже написанном ранее, с многочисленными ссылками на источники. Автор выбрал за основу Метаморфозы, Овидия. В сюжет я вдаваться не буду, в литературные приемы тоже, но, я не жалею потраченного времени; во время прочтения иногда пропадает чувство реальности, и непонятно, какое время, год, тысячелетие, - все это отходит на второй план. В одной из аннотаций взгляд зацепился за то, что авторский стиль похож на то, как пишет Маркес. Не спорю, иногда действительно похоже. Знание оригинального произведения не обязательно, на самом деле, но без этого будет намного сложнее, даже не смотря на многочисленные ссылки и приложенный "Овидиев репертуар". В общем - отложить и перечитать еще раз, в другое время года и при других обстоятельствах.

4. Борис Васильев. Наверное, мне должно быть стыдно, что до сего года не читал его книг, но, может, это и к лучшему? Из-за привычки читать авторов залпом, за пару дней «А зори здесь тихие...», «В списках не значился», «Завтра была война» заставили ходить меня с покрасневшими, припухшими глазами, и это при том, что я редко плачу над книгами (детство-детство). Почему-то пронзительность и реальность в описании, простой язык подействовали куда сильнее всяческих литературных оборотов. Наверное, к лейтенантской прозе я еще вернусь.

5. Сделаем откат на пару лет и припомним Януша Вишневского и его «Одиночество в сети». К чему я это? А к его совместному творчеству с Малгожатой Домагалик - «188 дней и ночей». Это не та вещь, которую хочется перечитывать, скорее, к ней тянет вернуться в определенные жизненные ситуации, когда нужен совет, или просто взгляд со стороны. При всем при этом, увы, почему-то коробящее ощущение вызывало пересечение с "Одиночеством", хотя и понятно, что роман был, местами автобиографическим. В общем - читать не залпом, а строго дозируя, подбирая нужные на данный момент письма.

6. Д. Дж. Сэлинджер. И я сейчас не о «Над пропастью во ржи», а о Рассказах 1940-1948 года, в основном - на военную тематику. Их невозможно пересказывать, пытаться проанализировать, их нужно просто читать. Неофициальный рапорт об одном пехотинце, Опрокинутый лес, По обоюдному согласию, Раз в неделю — от тебя не убудет и многие другие. Каждый - по своему прекрасен, каждый стоит того, что бы его перечитывать.

7. Рей Бредбери. «Марсианские хроники», «451 по Фарингейту», - это уже классика, о которой столько написано, что любые слова - лишние. Но «Кладбище для Безумцев», по уверению издателей, впервые переведенное на русский язык, оказалось невероятным. Во-первых язык, и за это огромный поклон переводчику, - это действительно удовольствие, которое хочется растягивать. Во вторых - сама концепция; иногда вплетеные религиозные символы пугают, иногда пробирают до дрожи, но - они уместны в тех рамках, что он очертил, - а они безграничны. Пересмотреть все фильмы, к которым он ссылается по ходу произведения, а потом перечитать еще раз. Ну, и, разумеется, его рассказы разных годов (И грянул гром, Ревун и т.д.), из которых в памяти особенно отпечатался коротеньких, страниц на пять, - «Все лето в один день». Что самое интересное, что в тех рассказах, которые не связаны с космосом («Чудесный костюм сливочного цвета»), его стиль удивительно похож на Кортосаровский. Да, это я подвожу к...

8. Хулио Кортасар. Перечитываемый каждый год, и каждый раз - как в первый. «Экзамен», - одно из первых произведений, и более поздние рассказы из разных сборников, - разное настроение, но, знойность Буэнос-Айреса действительно чувствуется на коже. Она не пропадает даже в тех рассказах, которые были написаны во Франции, но, меняется, преобразуется, перетекает, вяло, тягуче, и почти неуловимо. Тему лучше свернуть, потому что о каждом из прочитанных произведений хочется писать отдельно, может, когда-нибудь, я этим и займусь.

9. Орхан Памук, «Меня зовут Красный». Произведение из серии "не понять нам этот восточный менталитет", но, очень сочно и ярко, как мазок красной краской на асфальте. Сюжет теряется на фоне описаний, погружения в реалии художественного ремесла Османской империи пятнадцатого-шестнадцатого века, принципиальные отличия от европейской живописи, их причины и последствия нарушений. Описание работы художников, вплетенные в повествования легенды, предания заставляют по-новому посмотреть на, казалось бы, обычные вещи.

10. Курт Вонненгут. Этот невероятный писатель стал на книжную полку к тем книгам, которые просто нужно перечитывать: «Бойня номер пять или крестовый поход детей» (на днях увидел фильм по этому произведению, нужно будет посмотреть), «Колыбель для кошки» ("где кошка? где колыбелька?"), «Завтрак для чемпионов или прощай черный понедельник», «Дай вам бог здоровья, мистер Розоутер, или не мечите бисер перед свиньями». Переход героев из произведения в произведение, яркие образы, весьма специфический взгляд на происходящее и особый подход к юмору - Курт, вы прекрасны

Все остальное - мимо кассы, потраченного времени не жалко, но запоминать, хранить и перечитывать вряд ли захочется

@музыка: the хх - intro

@темы: Гермиона встретила открывшийся взору книжный шкаф поцелуями и лаской. ©

---

автор всех этих писулек, поддавшись странному порыву, вычистил все записи, сменил ник/название дневника, и теперь сидит, крайне довольный собой и чистит мандаринку

@музыка: the rescues - teenage dream (katy perry cover)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

по вагону проходит лето;

онгейму, Забини и всему так и не отыгранному посвящается; братишка, ты все знаешь

название: по вагону проходит лето;
фандом: Гарри Поттер;
персонажи: Теодор Нотт, Астория Гринграсс, Блейз Забини;
рейтинг: PG;
Немного о том, как люди взрослеют у тебя на глазах; уходят, и больше не возвращаются.

название: по вагону проходит лето;
фандом: Гарри Поттер;
персонажи: Теодор Нотт, Астория Гринграсс, Блейз Забини;
рейтинг: PG;
Немного о том, как люди взрослеют у тебя на глазах; уходят, и больше не возвращаются.

«Давно пора было привыкнуть, что они приходят каждый год уже много лет», - это была его первая мысль, когда он заметил силуэты неподалеку от речушки, на границе, где ржаное поле уступает место траве, этим летом слишком быстро пожелтевшей и ставшей источать тот специфический запах, который для городских жителей является отличительной чертой любой деревни.
На самом деле Кросби-Гаррет даже не претендовал на звание деревни, так, удаленное скопление домов с приходом, из-за которого точка с названием населенного пункта вообще появилось на карте; по последней переписи здесь проживало сто двенадцать человек. Отрезанная от всего мира высокими холмами, за которыми находилась широкая автострада, единственная в этом районе деревенька словно выпала из жизни, возможно еще в пятидесятых годах, когда тут перестали ходить поезда, и закончила работу железнодорожная станция. Теперь только несколько покосившихся скамеек, доска объявлений да небольшая будка смотрителя напоминали о том, что тут когда-то ходили поезда, возя уголь. Он сам, будучи мальчишкой, цеплялся за последний вагон, забирался на самый верх и с младшим братом, которого приходилось постоянно держать за руку, ехали до следующей станции, где на ярмарке можно было купить самых вкусных, по их мнению, печеных яблок и выпить стакан холодного молока; правда, домой приходилось возвращаться пешком.
Но как бы то ни было, - эти трое всегда спускались с платформы, - сначала на землю спрыгивал долговязый смуглокожий мальчишка, с миндалевидными глазами и совершенно девчачьими ресницами; затем, следом за ним темноволосый паренек, чертами лица похожий на первого мальчугана, и если бы не бледность кожи, их даже можно было назвать братьями. Потом они протягивали руки и, буквально стаскивали с платформы маленькую девушку со светлыми растрепанными волосами, белокожую, ясноглазую, с тонкими, ломкими чертами лица, в цветастом платье и с бантом, явно снятым с волос, который она сжимала в ладонях. Такими он запомнил их в первый раз, - чужеродными, явно не местными, но, тем не мнение, они неплохо тут ориентировались, и сразу облюбовали себе местечко у реки, где и расположились, удобно устроившись на траве, и о чем-то не спеша переговариваясь. Девочке на вид было лет десять, может одиннадцать, - мальчишки явно старше, но не намного, - год-два, в их возрасте эта разница практически не видна, а через несколько месяцев у них начнет ломаться голос, а через год – над губой и на щеках появится первая, еще совсем светлая, щетина. Но пока – это просто дети, которые щурятся, когда солнечные лучи попадаю им в глаза, хохочут, когда девчушка вдруг в панике вскрикивает, испугавшись выскочившего из кустов щенка, - беспризорного, явно принесенного одной из многочисленных собак. Спустя несколько часов она уже дергает их за рукава, явно упрашивая взять зверька с собой, и, видно, что особого сопротивления она не встречает. Они так и бредут обратно к станции по ржаному полю, двое мальчишек, и девочка посередине, держащая их за ладони, - они разбегается, она качается у них на руках, - хохочет, звонко и заразительно, а вокруг них наматывает круги щенок, периодически заливаясь лаем.
На следующее утро он решил, что ему все это приснилось.

Но через год он заметил их снова, - на этот раз они расположились на клетчатом покрывале почти у самой речки, так, что бы девочка могла касаться босыми ступнями воды, и, откидывая волосы, падающие на лоб, плечи, подставлять светлую кожу солнечным лучам, хихикая, когда один из мальчишек говорил о том, что такими темпами она обзаведется веснушками и они не смогут отличить её от Уизли. Кто такие Уизли он не знал, возможно для этих ребят дальние родственники, или кто-то вроде этого. По крайней мере, с подобными небрежно-пренебрежительными интонациями он отзывался о своей родне со стороны отца, к которой его отправляли каждую осень, что бы он мог посмотреть на «городскую жизнь». Пареньку, всю жизнь прожившему в деревне шум машин, гул голосов, людское море казались отталкивающими и суетными; каждый куда-то спешит, словно времени нет, будто здесь сами часы идут быстрее, чем в Кросби. Он сбежал через неделю. Сейчас ему тридцать, давно пора жениться, все уже несколько лет пытаются сосватать ему милую сельскую учительницу, и он уже почти решился сделать ей предложение, даже выбрал дату – на следующей неделе, - когда в соседней деревушки та ярмарка, куда они с братом так стремились попасть, и ему удастся угостить её самыми вкусными печеными яблоками на свете.
Он поглядывает на них, вбивая колья для нового забора и насвистывая привязавшийся со вчерашнего вечера мотивчик; радио натужно хрипело, поставленное на старый пень, и отбрасывало блики, когда солнечные лучи попадали на металлическую антенну. Внезапно он понял, что ребята приближаются к нему, а, через несколько минут, когда они уже добрались до его дома, один из мальчишек насмешливо спросил:
- Подсобить, дядя?
Он лишь хмыкнул и сделал приглашающий жест; мальчишку переглянулись, и один из них взялся за следующее бревно, а другой пошел к дому в поисках второго топора, чьим обухом очень удобно вбивать их в землю. Девочка устроилась на земле и стала осторожно подкручивать переключатель радиостанций, пока до них не донесся отчетливый голос диктора, вещающего о погоде, и обещающего в скором времени передачу по заявкам радиослушателей.
- Тебя зовут то как, отец? – Светлокожий мальчишка стащил рубашку и повязал её на манер восточного тюрбана, явно защищая голову от солнца.
- Джоном кличут.
Парнишка кивнул, а потом добавил:
- Я – Тео, вот он – Блейз, а это, - он кивнул головой в сторону девчушки, - Астория.
- Хотите яблочного сока? – отозвалась та, даже не прислушиваясь к их короткому разговору.
Больше за день они не проронили ни слова, лишь ближе к вечеру, уходя, попрощались; Астория всю дорогу до станции пыталась стащить с мальчишки, назвавшимся Тео, импровизированный тюрбан.

В следующий раз он уже сам подошел к ним, - кажется, ничего не изменилось, только черты лиц мальчишек стали грубее, сколько им сейчас, - лет по пятнадцать, не больше наверное, - спрашивать он не стал, ему было не особо-то интересно. В этот раз Астория удобно расположилась, положив голову на колени Блейзу, а Теодор, закатав штаны по колено, стоял в воде, изредка наклоняясь, что бы поднять со дна плоский камушек и отправить его «прыгать» по воде.
- Ребят, а у меня сын родился. – Внезапно сказал он, - три месяца назад, здоровый такой мальчишка, говорят, красавцем будет, - глаза у него синие, совсем как у матери.
- Поздравляю, отец. – Стоящий в воде мальчишка отсалютовал ему, приложив пальцы «под козырек», а сидящий рядом Блейз просто хлопнул по плечу.
- Когда ходить начнет – приводи, покажешь, такой уж он красавец и богатырь.
Он улыбается и садится рядом с ними, - они редко переговариваются, но ни о чем конкретном, - незнакомые имена, понятные только им шутки, - но он почему-то не чувствует себя чужим, особенно когда, перед самым закатом, Астория, сплетя венки для мальчишек, надела еще один ему на голову, и рассмеялась, когда один из её спутников попытался снять с себя украшение и одеть на неё, - подскочив и побежав вглубь поля, не замечая, что жесткая трава колет босые ступни.
В следующем году они не появились, напрасно он водил сына гулять к берегу реки в жаркие августовские дни, но проходит время, и мальчишка растет действительно богатырем и красавцем, - в два года уже довольно бойко разговаривает, правда, бегая по дому, разбивает вазы и чашки, которые его жена ставит, по старой привычке на самый край стола.
Они приходят в следующем августе, совсем не похожие на тех ребят, которых он провожал к станции. Словно прошло не два года, - а лет десять. Может, их часы, как и в городе, бегут быстрее, а сюда они приходят, что бы удержать ускользающее детство?
Он одергивает себя, - сейчас они совсем не похожи на детей.

В этот раз первой с платформы спрыгивает девчушка, которая выросла в настоящую леди, но почему-то эта ассоциация быстро проходит, когда она, не подбирая выражение, «любезно просит» двух молодых людей спуститься за ней. Те выглядят так, словно долго не видели солнечного света, с недельной щетиной, мутными глазами и растрепанными волосами. Они бредут к речке, и он как-то отстраненно понимает, что нет в них того, единства, что было до сих пор, словно что-то сломалось, переломилось, и ничего уже не склеить. Стоя на крыльце дома, сложно разглядеть выражение их лиц, но они доходят до своего обычного места, девушка раскладывает покрывало, молодые люди же садятся на ствол поваленного дерева, которое не выдержало урагана, что был пару месяцев назад. Один из них поворачивается к его дому и махает рукой, а при его приближении, достает помятую пачку сигарет, протягивая ему.
- Куришь, отец? - Он пожимает плечами, и молодой парнишка с постаревшими глазами довольно хмыкает. Впервые появляется ощущение, словно находишься там, где ты – лишний, и спросить то нечего.
- А Астории вчера исполнилось шестнадцать, скоро нужно будет отбивать от неё женихов. – Девушка, не поворачиваясь, лишь поводит плечами, и, подойдя к ним, вытаскивает из губ светлокожего мальчишки сигарету, а ему остается лишь не выдать той боли, которая появилась когда паренек, что помогал ему ставить забор, с потерянным видом утыкается лицом в её ладони.
- Год выдался сложным, не обессудь, дядя, - голос у девушки мягкий, но ещё детский, - мы так и не увидели первые шаги твоего сына, но мы наверстаем. - Она устраивается между ними на дереве, беря их за руки и сжимая, словно опасаясь, что сейчас уйдут.
Он не спрашивает ничего, а она, опустив голову, и позволив волосам упасть на лицо, тихо произносит:
- Знаешь, дядя, война почему-то не хочет проходить бесследно, и касаться только плохих или хороших, - тех, кто, собственно воюет, - разрастаясь, её уже не остановить.
- Да и некому, отец, - в разговор вклинивается мальчишка, которого он несколько лет назад знал как «Тео», теперь детское имя отклеилось от него, словно бумажная этикетка под потом воды. – Так и живем.
- Так не воюют же. – Он пожимает плечами.
- У нас воюют, батя. – Голос смуглокожего мальчишки самый сухой, опустошенный, южный, - показывай богатыря-то, а то не увидим же.
- А вы приходите, - просто так, - чаю попить, - у меня жена пироги печет – не рассказать, как вкусно.
- Ты прости, отец, мы попрощаться. – Парнишка рассеянно проводит рукой по волосам. – В следующем году Блейз уезжает в Италию, Астория, скорее всего, выходит замуж, а мне еще с отцовскими делами годами разбираться. – Улыбка выходит слабой. – Но раз предлагаешь чаю, пойдемте, что ли, но только с самыми вкусными пирогами.
Когда они уходят, как обычно, - в сторону заброшенной станции, она все еще держит их за руки, и даже издали видно, как побелели костяшки сплетенных пальцев; ему казалось, что через год он сова увидит их, раскинувшихся на траве, катающих «богатыря» на шее и кормящих его вишневым джемом.
Пожалуй, ему не стоило привыкать к тому, что они приходили каждый год.

@темы: и ты скажи еще спасибо, что без слэша с Петтигрю ©, мама Ро подозревает, шестьдесят секунд тишины

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

коридоры;

воистину, херовато оО эмоциональную заглушку сорвало к чертям собачьим.
давно собирался что-то подобное написать.
пускай тут валяется.

Название: Коридоры
Пейринг: Кристиан Нотт, Теодор Нотт/Панси Паркинсон
Рейтинг: PG-13
Описание: . Пульсирующая в сосудах кровь всегда успокаивается, возвращаясь к естественному ритму сердцебиения.
Ахтунг: Автора штырит, клинит, и вообще у него в голове сплошная каша. Персонажей пусть забирает Ро, а мне верните мозг. Коротенькая зарисовка, ни о чем.

Название: Коридоры
Пейринг: Кристиан Нотт, Теодор Нотт/Панси Паркинсон
Рейтинг: PG-13
Описание: . Пульсирующая в сосудах кровь всегда успокаивается, возвращаясь к естественному ритму сердцебиения.
Ахтунг: Автора штырит, клинит, и вообще у него в голове сплошная каша. Персонажей пусть забирает Ро, а мне верните мозг. Коротенькая зарисовка, ни о чем.


Он ненавидел ходить быстро, - почти моментально выдыхался и начинал задыхаться, Панси всегда говорила, что пора бросать курить, иначе скоро легкие окончательно покроются сетью черных клякс, а в Мунго это вряд ли лечат, так и сдохнет как последняя собака, схаркивая свою кровь. А потом прибавляла, что, скорее всего, в гробу ему придется освободить местечко для неё, когда вытаскивала у него несколько сигарет. В этом заключалась её обычная поддержка, никакой жалости, - или у тебя есть силы и ты идешь, или валяешься на земле, а по тебе проходят люди. Много людей. И не важно, что Теодор Нотт весь вечер не проронил ни слова и, молча смотрел в окно, ожидая рассвета, это не мешало ей разглагольствовать, заставляя тишину, давящую на уши, уползать далеко в угол, забиваясь там до следующей ночи.
- Нотт, хочешь, я заткнусь? – Спрашивала с привычной усмешкой, а, не дожидаясь ответа, возводила глаза к потолку, - Ну конечно хочешь…- Потом говорила еще и еще, а в конце засыпала, уткнувшись носом ему между лопаток. Словно знала, что он так спокойно засыпает, ощущая горячее дыхание, распространяющееся по позвоночнику теплом, хотя, наверняка знала, поэтому и приходила, когда было особенно тяжело. В последнее время – постоянно, он уже привык засыпать рядом с ней, переплетая пальцы, ощущая, как между ними ровно бьется пульс.
А сейчас он ускорял шаг, пытаясь не потерять из виду мантию министерского чиновника, которому явно не терпелось поскорее выполнить свое задание, доставив мрачного, худощавого парнишку в камеру, переоборудованную в комнату для свиданий. Коридоры извивались под невозможными углами, казалось, у того, кто их строил, не было единого плана здания в голове, поэтому каждую артерию Азкабана перекладывали несколько раз, пока не образовался единый кровоток, - замкнутая система, из которой не выйти. Идеальна в своей хаотичности, - невозможно найти тот коридор, по которому ты только что прошел, он теряется в толще других, а пустота оглушает. Это только на картинках рисуют кричащих и сходящих с ума людей, кровавые полосы и кости, разбросаны по истертому полу. Реальность намного прозаичнее – коридоры, освещенные тусклым светом, исходящим от угасающих факелов, глухие стены, и никаких признаков жизни. Каждый из заключенных в своем мире, ищет способ сохранить разум, попытки кричать угасают через полчаса, удары в глухую дверь обрываются спустя полдня. Пульсирующая в сосудах кровь всегда успокаивается, возвращаясь к естественному ритму сердцебиения.
Кристиан Нотт сидел на покосившемся стуле, сцепив ладони и положив их на стол, карие глаза смотрели, как всегда, прямо и открыто, - отец никогда не прятал своих эмоций. Напивался и плакал после очередного убийства, много курил, когда не мог спасти жизнь одного из пациентов, искренне радовался удачам близких людей, и так же твердо позволил надеть на руки цепи, идя по коридору с поднятой головой. Он совершенно не умел прогибаться под обстоятельства и ужом выползать из неприятностей, именно поэтому жизнь каждый раз била его по хребтине, словно проверяя, действительно ли у него внутри стальной стержень. Отец падал, стонал, потом опять поднимался, - забыв про то, что есть «прекрасная смерть», которую кто-нибудь обязательно вспомнит. Кристиан всегда утверждал, что нет ничего важнее жизни, даже когда вводил человеку смертельную дозу морфина. Просто он не умел умирать.
- У вас двадцать минут. – У волшебника в серой мантии отсутствующее выражение на лице, он не видит перед собой отца с сыном, у него в голове другая картина, жена, дочка, пахнет праздничным ужином, и совсем скоро он вернется к ним.
Каждому – по заслугам.
- Теодор, - у отца все такой же голос, который просто не может принадлежать заключенному, слишком много в нем тепла, такого неуместного, здесь, где все исходит от затухающих факелов и разносится по коридорам, - метаболизм в одну сторону.
А он стоит в дверях, пытается убедить себя в том, что они действительно в тюрьме, а не на пересечении нескольких коридоров, из которых не выбраться. И спросить бы что-нибудь, ответить, накричать, разреветься, как тогда, в пятилетнем возрасте, когда распорол ногу, налетев на стальной прут. Вот только слова застревают в глотке, так и не озвучиваясь. Он просто садится напротив, разворачивает руки отца, смотря на сеточку вен, пульсирующих под темной меткой, которая словно ставит тупики, перерывает их, создавая ощущение перегородок в сосудах. У него точно такие же, в зеркальном отображении, только без клейма, выжженного на всю жизнь.
- По моим коридорам можно идти. – Достает последнюю измятую сигарету и нервно закуривает. – И сбежать по ним можно.
- Так беги. – Кристиан Нотт совсем ничего не понимает, но это не мешает ему изучающее смотреть на сына, который все больше становится похожим на мать. От него только карие глаза и коридоры артерий, кривое зеркало. Вот только кто чье отражение непонятно. – Пока не начнешь задыхаться.
- А дальше?
- Там – другие коридоры. Знаешь легенду о Минотавре? – Заметив кивок сына, мужчина грустно улыбнулся, - Найдешь нить, - сможешь выйти.
- А если не найду?
- А ты найди, Тео. Не хватит сил – иди наугад.
- Время заканчивается. – Мужчина в серой мантии отделяется от стены и внимательно смотрит на Теодора. – Прощайтесь.
Тогда отец впервые пожимает ему руку, просто, без лишних слов, объятий или обещаний. Ему некуда идти, до его камеры ровно двенадцать метров, а у Теодора мили коридоров, и Панси Паркинсон, засыпающая на кровати, укрывшись теплым пледом.

@темы: и ты скажи еще спасибо, что без слэша с Петтигрю ©, мама Ро подозревает

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра